День рождения

Друзья мои, спасибо всем! Благодаря вашему вниманию и доброте этот мой день рождения останется в благодарной памяти, как минимум, на год. К тому времени он уже наверняка потускнеет по сравнению с тем, что мне устроят в следующем году, хотя... доживём — увидим.

Звонили все. Знаю не всех, кто звонил, точнее, не знаю большинство, но всё равно радостно и приятно.

Первым в шесть утра позвонил и поздравил Ю-ПИ-ЭС. Пожелал крепкого здоровья на работе и несгибаемых успехов в личной жизни. Посетовал, что я так и не забрал посылку, которая месяц пролежала на улице возле моего дома. Посылка намокла, подсохла, опять намокла и снова подсохла, и они были вынуждены отправить её назад в город Дели, откуда она пришла. Просили не волноваться на этот счёт, и счёт за отправку её назад обещали прислать, напомнив, что отправитель за неё не заплатил, и что теперь я должен буду заплатить за доставку в оба конца. Человек, который звонил, очень радовался на индийском языке, думая, что он — английский. Называл меня мистер Пател, говорил, что он тоже Пател и, может быть, даже какой-то мой дальний родственник. Ужасно поздравлял, извинялся и спрашивал, из какой я индийской провинции и когда я в последний раз был дома, в Индии?

В течение дня звонили женщины, не называли имён, уверенные, что я узнаю их по голосу. Поздравляли от души. Сообщали, что наши общие дети по-прежнему растут, и что они по-прежнему ничего от меня не хотят, но если вдруг у меня проснётся совесть, то я могу себе ни в чём не отказывать и помочь им материально по месту проживания, адрес указан. Хотя о детях, которые растут, а некоторые уже выросли, я ничего не знаю, но помочь могу, невзирая.  

Одна, назвавшись Таней, спросила, не хочу ли я приехать на свадьбу нашей дочери и заодно за неё уплатить, так как наверняка могу себе это позволить, в отличие от неё, поскольку живу в Америке, а не в Таганроге. И что остальные шестеро детей тоже будут очень рады меня увидеть. Все ли дети мои — не сказала, кто она — не сказала, при каких обстоятельствах мы с ней... — не сказала. Город, штат, страну и кому звонит, тоже не сказала. Называла меня Гошей и два раза с любовью в голосе сказала, что я всё-таки подлец, и что лучшего любовника после меня у неё в жизни так и не было… если вообще были.  

Звонили и мужчины, хотя их было меньше. Некоторые объяснялись в любви, что и понятно, в связи с тем, что Верховный суд после стольких лет мучений и попыток скрыться от ответственности наконец-то принял закон, раз и навсегда стерев до неузнаваемости остатки половых принадлежностей. И теперь все те, кто ещё помнит, мужчина оно или что-нибудь другое, может легально зарегистрировать брак с ещё одним таким же или лучше. И они смогут жить весело, но радостно, невзирая на неодобрительные взгляды соседей, не знающих, кто из них мама, а кто просто... пи...

Тётя позвонила из Израиля. Ей девяносто четыре года. Спросила, почему я её не поздравил с круглой датой. Видимо, в Израиле девяносто четыре — это круг. Сказала, что не ожидала этого от меня, и что в конце концов у меня не так много осталось тётей, и что восемьдесят лет бывает не каждый день, и что я мог бы и запомнить - или, в крайнем случае, записать. А потом поинтересовалась, зачем я ей звоню в такой жаркий день. Спросила, какая у нас погода в Одессе и прекратились ли погромы. Так ли у нас всё плохо, как говорят в телевизоре, и если да, то почему бы мне уже наконец-то не перестать дурью маяться и не переехать к ней в Германию, где у них очень холодно, и она постоянно замерзает? Просила привезти её шубу, которая висит там, в шкафу, слева, рядом с дедушкиной шинелью…

Многие звонящие, так и не дозвонившись, оставляли сообщения, желая многое из того, что у меня уже есть, и редко упоминая то, чего ещё нет, но хотелось бы. Имена иногда называли, но каждое второе было мне неизвестно.

Сами понимаете, в связи с наступающей зрелостью память ведёт себя, как ещё не оплаченная проститутка — иногда приходит, иногда нет. Сегодня утром пришёл из домашнего офиса на кухню – здесь же, в доме. Постоял пять минуть, так и не вспомнил, зачем пришёл, и успешно вернулся назад. Минут через двадцать до мозга добрался сигнал из желудка, и я вспомнил, что хотел позавтракать. Быстро вернулся в кухню, напевая: «Завтрак, как хорошо, что ты бываешь, спасибо, завтрак, что ты напомнил мне опять!». Напевал, чтобы не забыть. Не забыл и позавтракал. После пошёл в гараж. Постоял, зачем пошёл — не вспомнил. Вернулся в кухню, ещё постоял, опять не вспомнил и вернулся в офис, где и работал некоторое время. Потом обратил внимание на большой мешок с мусором, стоявший посередине офиса. Вспомнил, что ходил из кухни в гараж вынести мешок с мусором. Видимо, по дороге забыл, зачем пошёл, и принёс его в офис. Вспомнил и отнёс его назад на кухню, хотя правильней было бы в гараж. Но там я уже был, зачем, правда, не помню.

Телефон не унимался весь день. Батарея телефона была горячая и про себя тихо напевала: «Хорошо, что день рожденья только раз в году», так как приходилось её всё время подзаряжать. Во время одного звонка поступали ещё два или три, и пока я пытался прослушать, что сказали звонившие, уже звонили следующие.

Через Фейсбук, Скайп, Вайбер, Вотс-ап и Вотс-даун прорывались все, настоящие и бывшие, решив, что это дело чести и доблести каждого из них — засвидетельствовать почтение, обрадоваться, что я — уже, а они ещё нет, и поделиться радостью, что они ещё помнят меня и мой день рождения.

Все звонившие из стран бывшего Советского Союза интересовались моим здоровьем. И сразу же, узнав, что здоровье в порядке, — материальным положением, перед этим сообщив, что у них-то как раз и не очень и здоровье, и положение. Но денег не просили, хотя намекали отчаянно.

Некоторые женщины из местных в беседе интересовались, по-прежнему ли я женат. Потому что, если я уже не женат, то у них есть чудесные претендентки — или даже сами они за честь почтут связать композитора и поэта со своей жизнью, особенно если ему уже есть где и на что жить, и он не посягает на жилплощадь претенденток.

Потом позвонила Кузя и сказала, что я наверняка её помню, потому что она была большой любительницей ажурного белья и всяких штучек-дрючек. (Ни белья, ни Кузи, ни дрючек не вспомнил.) Поздравила меня и поблагодарила за всё. Добавила, что помнит, как я хотел стать дирижёром, и думает, что если я проявил хотя бы четверть упорства и изобретательности в достижении дирижёрства, которые я проявил, вначале склоняя её, а потом скрываясь от неё же, то наверняка уже стал дирижёром, и у меня свой оркестр.

Сказала, что, хотя долгие годы работала на экскаваторе, но всегда помнила мой совет прислушиваться к сердцу. И вот, наконец-то, однажды к нему прислушалась — и обнаружила... шумы в сердце. Вылечившись, пошла и окончила консерваторию по классу скрипки, и теперь тоже работает в оркестре. Но там платят мало, и ей по выходным приходится подрабатывать на экскаваторе, где, хотя и не по сердцу, но платят хорошо. А ей нужно покупать ажурное бельё и всякие штучки-дрючки, о чём я, наверное, помню. Описала две штучки и одну дрючку. Напрягся, но все ещё не вспомнил.

Добавила, что она выглядит до сих пор лучше всех женщин в оркестре, не считая двух мужчин. И хотя они уже не совсем мужчины и ещё не до конца женщины, ей с ними тягаться бессмысленно, а на операцию по смене пола ей даже экскаваторных заработков не хватит.

А вслед за ней позвонили из Одесской консерватории и сказали, поздравив меня, что у них чудесные новости, и теперь они принимают всех, невзирая на пол, в отличие от тех трудных для консерватории лет, когда некоторых незаслуженно обижали по национальной приверженности.

Оказалось, что особыми привилегиями у них теперь пользуются иностранцы, и в их числе живущие в Америке, и что я могу за каких-нибудь пятьдесят тысяч североамериканских долларов получить диплом об окончании консерватории по любому инструменту, включая древнюю лютню, дрель, губную гармошку и электропилу. Мне нужно только перевести деньги на их счёт, и они сразу же пришлют мне диплом и, если нужно, вместе с инструментом по моему выбору.

...Поэтому спасибо всем, друзья мои. Тем, кто звонил и не здесь. Тем, кто здесь и не звонил — ещё большее спасибо: телефон бы не вынес.

Последний звонок был из Австралии, как всегда, в четыре часа утра, когда я уже стал старше. Приятель так же, как он обычно это делал последние двадцать пять лет, извинился, если попал не вовремя, так как он никогда не знает, в какой стране который час, и тем более не знает, чем те, кому он звонит, занимаются. Я сказал, что он звонит вовремя, у меня секс, полужаркий, так как включён кондиционер. Но я могу поговорить, если недолго. Он обрадовался и сказал, что это удивительное совпадение, так как у него тоже секс, который он пытается как-то разнообразить. И так как жена вторую девушку, помоложе, для групповухи привести пока не разрешает, то он решил позвонить мне. Мы поговорили недолго, вспомнили юность и себя в ней. Напомнили друг другу, что у нас секс, решили, что пауза затянулась, и вернулись, по возможности, к исполнению.

...Очень рад, что вы у меня есть, дорогие мои гражданских и военных лет подруги и друзья. Без вас мой день рождения прошёл бы быстро, сумрачно, без восхищения и без интереса. Я бы ничего про себя нового не узнал, позже бы проснулся и раньше заснул. Но что уже там жаловаться... Такой день! Такой у меня день! Такой у меня выдался чудесный день.

Жалко ужасно, что только раз в году...